- Просто наслаждаться? Для меня все не просто.
Теодор некоторое время колебался, но в итоге поддался зову руки вампира, разве что опять несколько не так, как тот рассчитывал, усаживаясь не рядом, но на колени.
- А знаешь, что в тебе особенного для меня? Ты ни разу не сказал, что я плохой.
Юноша сидел, приобнимая, и откровенно напивался.
Неужели никто никогда не говорил с ним так? Флоренцо мягко улыбается:
- Но ты же не знаешь, как это давалось другим? Сколько усилий они предприняли? Да, говорят, "просто", когда подразумевают якобы самый верный вариант для говорящего, но за этим просто, как правило, следует работа. Многие разучились быть собой, отделять свои желания от того, что хотят от них другие. Перестали слышать себя. Ты - нет, да, твои поступки... специфичны и однозначно порицаемы обществом, общество будет всегда бояться тебя, так как ты способен разрушить его. Оно старается защитить свое хрупкое тельце. Но знаешь что? Страсть обретает самые разные формы, и любая страсть губительная. Ты либо научишься жить со своей, задашь ей рамки и законы, подчинишь ее своему разуму, либо она сожжет тебя. Ты станешь слепой марионеткой, уступив ей. Тут страсти стоят по одну сторону с обществом. Когда мы подчиняемся им, начинаем убеждать себя, что таковы и есть наши истинные желания, уговаривать, что это и есть свобода нашей воли, но это - самообман.
Конти забрал у мальчика бутылку и отпил. Думать о рассвете не хотелось. Рядом с графом он как-то совсем перестал ощущать поток времени. Возможно, где-то там над ними уже высоко взошло солнце, и он сгорит, как только кто-нибудь, наконец, отодвинет комод, и им придется подняться. А Флоренцо будет вынужден выпустить своего птенчика из рук.
Вампир чуть передвигает его, будто бы усаживая поудобнее, но в итоге плотнее прижимает юношу к себе. А если все же обратиться к Совету? К Парижскому ему ход заказан, а вот в Нормандском могут, но Орлеан не в их подчинении. Совет долины Луары тоже Конти недолюбливал, но с ним, в принципе, можно было договориться. Мужчина улыбнулся уголком рта: было в этом нечто кощунственное, представлять, как прекрасно будет забрать жизнь и кровь у этого мальчика, а после сделать его своим целиком и полностью, наблюдать, что останется в нем от него самого, а что канет в небытие как глупые человеческие шалости не достойные бессмертия. Флоренцо верил, что при должном внимании Теодор может стать Великим, и почему-то ему казалось, что никто из советов этому бы не обрадовался.